№ 236 1904, квітня 15. – Секретне подання Д. Мухіна директору народних училищ Таврійської губернії з негативною характеристикою колишнього учителя Бердянської гімназії І. Муравйова

Секретно.

М.Н.П.

Одесский учебный округ.

Инспектор Народных училищ Бердянскаго района Таврической губернии.

Апреля 15 дня 1904 г.

№ 500.

г. Бердянск. [266]

Заключение по вопросу о перемещении г. Дьяченко и возстановлении поручика Муравьева в должности учителя гимнастики.

Его Превосходительству Господину Директору Народных училищ Таврической губернии.

В следствии надписи Вашего Превосходительства от 14 февраля с. г., за № 4, на конфиденциальном предложении Господина Попечителя Одесскаго Учебнаго Округа от 11 февраля с. г., за № 42, имею честь почтительнейше доложить, что, как мною уже было сообщено Вашему Превосходительству в представлениях моих от 24 декабря 1902 г., за № 1724, 22 января 1903 г., за № 94, и 8 марта того же года, за № 241, подкрепленных показаниями очевидцев инцидента на вокзале местной железной дороги [е] и копиями разбора этого дела у г. мирового судьи и в Уездном Съезде, инспектор Бердянскаго городского 4-х класснаго училища г. Дьяченко во время проводов г. Рекало вовсе не оказывал сопротивления распоряжениям г. Жилина, а, напротив того, во всем этом деле старался быть на вполне законной почве.

Идя на встречу желаниям учеников, он сначала посоветовался с выдающимися лицами города и, [267] встретив в них сочувствие ученической идее проводить покидающего Бердянск инспектора народных училищ с оркестром музыки, устроенным при училище его же стараниями, стал хлопотать о // надлежащем разрешении. Если он обратился, по незнанию, за разрешением к г. и. д. начальника города А.В. Мордвинову и потом к г. начальнику станции, то в этом также видна его осторожность и желание действовать лишь с согласия надлежащей власти. Когда же он получил от них разъяснение о том, что разрешение играть на железнодорожной земле может быть дано лишь г. Жилиным, то, боясь пропустить время и не исполнить искренней просьбы учеников, он поехал с оркестром на вокзал, [268] все таки желая предварительно испросить разрешения у г. Жилина.

Хотя жандармы и не впустили оркестра в вокзал, г. Дьяченко, оставив его на улице под наблюдением учителя музыки, отправился [269] лично испросить разрешения у г. жандармскаго подполковника. Получив от него решительный отказ, он хотел было совсем оставить это дело, но тут прибыл на вокзал городской голова г. Гаевский, которому Дьяченко и передал о полученном им отказе. Тогда г. Гаевский, всегда сочувственно относящийся к интересам учащихся, сам лично пошел просить г. Жилина о разрешении, а между тем оркестр, остававшийся на улице, [270] вполне уверенный в возможности получения разрешения, по ошибке одного из учеников училища стал играть на улице, т. е. вне пределов власти г. Жилина. Тогда г. Дьяченко поспешил к оркестру и помня, что на городской земле ему разрешено играть г. и. д. начальника города, позволил оркестру стать на другой стороне улицы. Когда же г. Жилин, явившись туда, запретил игру, грубо обошедшись с учениками и г. Дьяченко, то игра оркестра немедленно прекратилась, а сам г. Дьяченко безпрекословно отправился в дежур//ную [271] для составления протокола, хотя сопровождавшие его жандармы обходились с ним столь грубо, что один из них осмелился вести его за рукав пальто.

Кроме того, [272] нельзя не упомянуть еще и о том обстоятельстве, что г. Дьяченко [273] видал на вокзале как инспектор н. уч-щ Мухин, так равно [274] и весьма многие из числа лиц, провожавших в тот день г. Рекало, и [275] никто из этих лиц не имел основания считать его опьяневшим, а, напротив того, все [276] могут категорически заявить и заявили, что он был вполне трезв и вел себя вполне корректно. Недостоверность же обвинения его в опьянении, столь настойчиво поддерживаемого г. г. Жилиным и Муравьевым, видна как из самаго хода дела и всех тех данных, [277] которые [278] обнаружены на суде, так и главным образом из того факта, что свидетелями опьянения г. Дьяченко и его неподобающаго образа действий были выставлены г. Жилиным только г. Муравьев и подчиненные г. Жилину низшие жандармские чины, хотя по словам того же Муравьева вокруг оркестра стояла «толпа народа, сквозь которую он с трудом мог пробраться к месту происшествия».

Если, судя по этому, всегда могли быть взяты посторонние, а следовательно вполне безпристрастные свидетели, показания которых были бы гораздо более важны в данном случае, чем показания г. Муравьева, [279] никогда не пользовавшагося доверием в г. Бердянске, и подчиненных г. Жилину жандармов, постоянно путавшихся в своих показаниях у мирового судьи и в Съезде, если даже самые благоприятные для г. Жилина свидетели не принесли ему ожидаемой им помощи, а безпристрастные свидетели из публики по каким то соображениям выставлены не были, то [280] смело можно // высказать предположение, что никакой вины со стороны г. Дьяченко не было, и весь этот инцидент произошел благодаря лишь неуживчивости и пристрастному отношению к делу г. Жилина и желанию г. Муравьева так или иначе свести с г. Дьяченко свои личные счеты [281].

Что г. Жилиным руководило лишь желание, помешав ученикам выразить свою любовь их дорогому начальнику, так или иначе показать свою власть и значение местному обществу, это всего лучше видно из его обращения на вокзале после инцидента к г. начальнику 13 участка Екатерининской железной дороги А.Р. Яблонскому [282], которому он самодовольно заявил по поводу своих распоряжений: «Ловко я утер нос Бердянским сливкам». Кроме того, [283] следует обратить внимание и на то обстоятельство, что само непосредственное начальство г. Жилина, очевидно, нашло неудобным его дальнейшее служение в г. Бердянске, и он теперь переведен в г. Кишинев. Поэтому, если с одной стороны тех лиц, которым бы было весьма приятно и желательно удаление г. Дьяченко из Бердянска, теперь нет в этом городе, а с другой большинство его жителей, хорошо знающих г. Дьяченко за его долголетнюю службу в Бердянске с самой лучшей стороны, питают к нему самые горячие симпатии, видят от него много пользы своим детям и были бы весьма огорчены переводом от них столь уважаемаго ими педагога, которому они не раз выражали свое сочувствие по поводу постигшаго его несчастия, то я осмеливаюсь почтительнейше ходатайствовать пред Вашим // Превосходительством о возможном смягчении столь суроваго для него наказания, как перевод в другой город, где он, как лицо новое, очутится в гораздо худшем материальном положении, чем в Бердянске, так как лишится уроков в гимназии г. Саханевой и Бердянском мореходном классе, служащих ему серьезным подспорьем в его скромном бюджете, так как он и без того уже наказан нравственно тем тяжелым положением, которое он переживает после несчастных для него проводов г. Рекало, а потому вполне заслуживает снисхождения Вашего Превосходительства за свою прежнюю долголетнюю службу, тем более что во всем этом деле более всего виновны неблагоприятно сложившиеся для него обстоятельства и главным образом то, что он, против своей воли, сделался весьма удобным орудием в руках лиц, пожелавших воспользоваться столь симпатичным желанием учеников для удовлетворения своих личных целей.

Что же касается возстановления г. Муравьева в должности учителя гимнастики Бердянскаго городского 4-х класснаго училища, то имею честь почтительнейше [284] донести, что г. Муравьев занимает теперь гораздо более обеспеченное место, чем должность учителя гимнастики с 75 рублевым годовым окладом, так как служит полицейским надзирателем в г. Павлоград; [285] кроме того, в названном училище в настоящее время преподает с должным усердием и вполне успешно этот предмет [286] старший унтер-офицер Владимир Чубенко [є], // так что увольнение его с целью возстановления г. Муравьева было бы весьма тяжело для г. Чубенко, лишив его куска насущного хлеба, и вместе с тем, не удовлетворит материально г. Муравьева, было бы весьма неудобно в интересах школьнаго дела, так как г. Муравьев по своему тяжелому характеру, а также и неумению поддержать надлежащую дисциплину среди вверенных ему учеников не мог бы с должным успехом вести это дело, и его возвращение в училище не только не принесло бы какой либо пользы, но и вызвало бы целый ряд неприятных осложнений и недоразумений, как это было в Бердянской гимназии, где он был весьма неподходящим преподавателем гимнастики, не говоря уже о том, что он вообще с трудом терпим на службе, благодаря присущей ему склонности ко всякаго рода дрязгам, ссорам и [287] жалобам, из за которых он так часто и терял получаемые им места, что всегда могут подтвердить все знавшие его по службе лица.

Инспектор Д. Мухин.

ДААРК. – Ф. 100. – Оп. 1. – Спр. 2313 [ж]. – Арк. 28 – 28 зв., 34 – 35 зв. Чернетка.

Примітки

266. Помітка на верхньому полі документу: 17 Апр. 1904 г. К № 4.

267. Далі закреслено: услышав от.

268. Далі закреслено: опять.

269. Далі закреслено: сам.

270. Далі закреслено: будучи.

271. Далі дописано: комнату.

272. Далі закреслено: считаю своим долгом.

273. Далі закреслено: я сам.

274. Далі закреслено: как.

275. Далі закреслено: никому из нас не пришло на ум хоть малейшее подозрение его в опьянении.

276. Далі закреслено: мы можем.

277. Далі закреслено: на.

278. Далі закреслено: я ссылался в вышеупомянутых представлениях.

279. Далі закреслено: вообще.

280. Далі закреслено: я осмеливаюсь.

281. Далі закреслено: о чем я уже имел честь докладывать Вашему Превосходительству.

282. Далі закреслено: на вокзале после инцидента.

283. Далі закреслено: считаю нужным указать здесь.

284. Далі закреслено: доложить.

285. Далі закреслено: и.

286. Далі закреслено: допущенный Вашим Превосходительством.

287. Далі закреслено: всякаго рода.

е «…подкрепленных показаниями очевидцев инцидента на вокзале местной железной дороги». Додаткові подробиці цього «інциденту» за участю бердянських учителів та учнів можна дізнатись з наступних документів:

«Копия.

Протокол.

1902 года Ноября 26 дня, гор. Бердянск.

Я, начальник Бердянскаго Отделения Кременчугскаго Жандармскаго Полицейскаго Управления жел. дор. Подполковник Жилин, на основании 261-й ст. Уст. Угол. Суд. составил настоящий протокол о нижеследующем: сего числа в девятом часу вечера в зал І класса ст. Бердянск Екатеринской жел. дор. ко мне подошел Инспектор Бердянскаго четырехкласснаго Городскаго Училища Надворный Советник Иустин Васильев Дьяченко и просил разрешения моего дозволить оркестру учеников помянутаго училища сыграть на перроне станции пред отходом почтоваго поезда, с каковым уезжал бывший Инспектор Г. Рекало. Я в присутствии Поручика Ивана Михайлова Муравьева отказал в просьбе Дьяченко.

Спустя не более получаса мне было доложено жандармом, что к поезду станет подходить помянутый оркестр; в виду сего я отдал распоряжение остановить оркестр и не впускать таковой в помещение станции. Во время нахождения моего в багажном Отделении у двери, ведущей на подъезд станции, ко мне вторично подошел помянутый Дьяченко с той же просьбой, а затем Городской Голова Г. Гаевский, и начали просить у меня разрешения играть музыку. Как Дьяченко, так равно и Гаевскому я опять таки отказал в присутствии того же Муравьева. Выйдя на подъезд и видя, что оркестр уходит якобы обратно в город, я, в присутствии Бердянскаго Уезднаго Воинскаго Начальника Полковника Сымоновича, приказал жандарму Андрею Коровка отправиться вслед за уходящим оркестром и проследить, куда таковой направится.

Возвратившийся Коровка // в присутствии Полковника Сымоновича доложил мне, что оркестр, по-видимому, направился восвояси, так как дошел, направляясь по Покровской площади, до Зеленой улицы. Не прошло больше чверти часа, жандарм Коровка, увидя меня на платформе, доложил мне, что ученический оркестр снова вернулся и, расположившись у ретираднаго места ст. Бердянск, начал играть. Получив это сведенье, я немедленно отправился в сопровождении жандарма Коровка и Магала к месту расположения оркестра. Застав их играющими, я приказал прекратить игру, как и ранее мною не разрешенную, и узнав, что инициатором подобнаго противодействия моему распоряжению явился помянутый Надворный Советник Дьяченко, я пригласил его немедленно пожаловать за мной в дежурную жандармскую комнату для составления протокола о неисполнении им законных требований жандармской полиции.

Направляясь в след за мной и жандармами Дьяченко, обращаясь к оркестру, кричал: «Играйте, я Вам приказываю». Те же слова Дьяченко были произнесены в багажном отделении по адресу стоявших учеников Городского училища, с присовокуплением слов: «Пусть играют, хоть тридцать протоколов пусть составляют, я за все отвечаю!» В дежурной комнате жандармов Дьяченко, обратившись ко мне, в присутствии жандарма Коровки, произнес: «Я хочу курить, и если Вы только позволите себе закурить, то и я закурю!» Видя полное опьянение Дьяченко, // что могут подтвердить свидетели, я, насколько возможно, старался избегнуть лишних разговоров с ним. Дьяченко затем, не выходя из дежурной комнаты, потребовал составления протокола в его присутствии, в чем было ему мною отказано по тем законным мотивам, что личность его уже установлена. При этом Дьяченко было предложено мною оставить своим присутствием дежурную комнату. Дьяченко сначала долго не соглашался на мое законное предложение, но затем, при произнесении каких-то по адресу моему безсвязных слов и сильном протесте, покинул жандармскую комнату.

Свидетели сему были Поручик Иван Михайлов Муравьев и жандармы: Андрей Пимонов Коровка, Сергей Герасимов Магала и Семен Денисов Нестерчук.

Поименованные в сем протоколе лица имеют жительство: А. Коровка, С. Магала и С. Нестерчук на станции Бердянск; Поручик И. Муравьев по Таганрогской улице, дом Боянович; И. Дьяченко в здании 4-х класснаго Городскаго Училища; В. Гаевский в собственном доме по Зеленой улице; Полковник Сымонович в доме Баточенко по Италианской улице.

Подленный подписан и с подлинным верно:

Начальник Бердянскаго Отделения Кременчугскаго Жандармскаго Полицейскаго Управления железн. дорог.

Подполковник Жилин.» (ДААРК. – Ф. 100. – Оп. 1. – Спр. 2325. – Арк. 160 – 160 зв., 186. Копія).

«Бердянск, 21 декабря 1901 года.

Вследствии сердечнаго прощания г. инспектора Е.Л. Рекало с учениками Бердянскаго 4-х класснаго училища, они несколько раз просили г. инспектора И.В. Дьяченко позволить им проводить уезжающаго начальника с ученическим оркестром. Г. Дьяченко заявил им, что исполнит их желание, лишь заручившись согласием со стороны высшаго начальства. Но так как они не раз умоляли его об этом, то г. Дьяченко попросил оркестр собраться вечером 26 ноября в училище, чтобы быть готовыми на всякий случай. Когда 26 ноября вечером оркестр собрался в училище, туда прибыл И.В. Дьяченко и приказал ученикам садиться с инструментами на дожидавшихся извощиков, сказал: «Если я получу на вокзале надлежащие разрешение, то Вы можете играть». Когда оркестр подъехал к вокзалу, то жандармы не впустили его внутрь здания, а потому мы остановились на улице против вокзала. И.В. Дьяченко пошел в вокзал.

Спустя немного времени прибежал один из учеников училища, лица котораго я не заметил за темнотой, и сказал, что можно играть. Тогда мы начали играть марш. В это время вышел из вокзала И.В. Дьяченко и сказал, что можно стать с оркестром возле телеграфнаго столба у изгороди вокзала на другой стороне улицы, так как там городская земля. Тогда мы перешли к упомянутому телеграфному столбу (это будет с левой стороны, если стать лицом к вокзалу, где изгородь имеет загиб) и, став на дороге на разстоянии приблизительно сажень от столба, заиграли марш.

Но не успели мы сыграть трех тактов, как появился с жандармами г. жандармский полковник Жилин и грубо растолкал всех учеников, ворвался в их ряды, что среди оркестра произошла сумятица и был даже попорчен турецкий барабан, кожа котораго оказалась проколотой, а его станок сломался от толчка ногой жандарма. При этом г. Жилин громко крикнул: «Не сметь играть», и музыка моментально прекратилась. Тогда г. Жилин прямо схватил под руку г. Дьяченко, а бывший с ним жандарм обхватил его рукой сзади, и они стали тащить его, приглашая в дежурную комнату. На это И.В. Дьяченко сказал: «Господа, оставьте меня, пустите, я и так пойду, куда Вы желаете». Тогда все они отправились в вокзал. Что было дальше, я не знаю, так как остался с учениками и вскоре за тем уехал с ними в Училище, куда нас отправил возвратившийся из вокзала г. Дьяченко.

Учитель музыки Бердянскаго 4-х класснаго училища [Підпис].» (ДААРК. – Ф. 100. – Оп. 1. – Спр. 2325. – Арк. 176. Оригінал).

є «…в настоящее время преподает с должным усердием и вполне успешно этот предмет старший унтер-офицер Владимир Чубенко». Щодо допуску цього унтер-офіцера до викладання зберігся наступний документ:

«М.Н.П.

Одесский учебный округ.

Инспектор Народных училищ Бердянскаго района Таврической губернии.

Августа 5 дня 1904 г.

№ 304.

г. Бердянск. [482]

По вопросам о допущении старшего унтер-офицера Влад. Чубенко к препод. гимнастики в Берд. городск. 4 классн. училище.

Его Превосходительству Господину Директору народных училищ Таврической губернии.

За выездом из г. Бердянска отставного подполковника г. Фоменко преподавание гимнастики в Бердянском городском 4-классном училище в виду отсутствия в городе военных временно было прекращено. Г. инспектор названого училища, всемерно озабочиваясь о правильном ведении учебнаго дела во вверенном ему училище, приложил много труда и старания, чтобы восполнить этот пробел, но все его поиски, равно как и мои лично в этом отношении, не увенчались успехом и найти офицера, могущего взять на себя преподавание гимнастики, нам не удалось. В виду этого г. инспектор этого училища обратился ко мне с ходатайством от 5 Марта с. г., за № 75, о том, чтобы я представил на благоусмотрение Вашего Превосходительства вопрос о допущении к преподаванию гимнастики в вышеназванном училище старшего унтер-офицера, кадра государственнаго ополчения Владимира Чубенко, о котором имеется прилагаемый при сем благоприятный отзыв г. местнаго уезднаго Воинскаго начальника от 28 февраля с. г., за № 1459.

Вполне присоединяясь к изложенному ходатайству, имею честь всепочтительнейше просить Ваше Превосходительство // о допущении старшего унтер-офицера Владимира Чубенко к преподаванию гимнастики в Бердянском городском 4-классном училище.

Инспектор Д. Мухин.» (ДААРК. – Ф. 100. – Оп. 1. – Спр. 2325. – Арк. 112 – 112 зв. Оригінал).

482. Помітка у верхньому лівому куті документу: № 155. Помітка на верхньому полі: Назначить Чубенко преподавателем гимнастики в Берд. гор. училище. 9 Марта № 582.

ж Назва справи: «Секретная переписка».